31 октября 1829 года родился св. праведный Иоанн Кронштадтский (Иоанн Ильич Сергиев), канонизированный Русской православной церковью на Поместном соборе 7–10 июня 1990 года.
Протоиерей Андреевского собора в Кронштадте Иоанн Кронштадтский посвятил всю свою жизнь служению людям во имя Бога – и на церковном поприще, и на ниве благотворительности. В книге «Отец Иоанн Кронштадтский как пастырь-благотворитель» (1913) говорится, что он «…проявил особенную любовь к церковной проповеди, к частому совершению богослужения, к широкой и любвеобильной помощи бедным».
«Его проницательность и психологическая особенность укрепить веру и окрылить надежду в моменты недомоганий ставили на ноги и исцеляли часто таких больных, с которыми не могли сладить врачи, – рассказывается о нём в издании «О. Иоанн Ильич Сергиев Кронштадтский» (1908). – <…> О. Иоанн о себе мало заботился; всё, что получал, он раздавал неимущим или жертвовал на добрыя дела». Духовная сущность пастыря проявлялась в его внешности: «Особенно поразительны были глаза его с взглядом, проникающим вглубь собеседника и свидетельствовавшим о чарующей внутренней силе, доверчивости и неизмеримой доброте».
Истоки этой доброты, сострадания к людям и силы веры можно найти в детстве Иоанна Сергиева. Он родился на далёком севере, в селе Сурском Пинежского уезда Архангельской губернии. Отец его был бедный причётник. Мальчик родился очень слабым и болезненным, и родители не надеялись, что он доживёт до следующего дня, и «окрестили его в ночь рождения, дав ему имя Иоанна», но после крестин здоровье мальчика стало улучшаться.
«Невесёлая обстановка окружала о. Иоанна в детстве. Приходилось видеть лишь сцены безвыходной нищеты, почти голода. <…> Представления о другой, более привольной житейской обстановке он не мог иметь. Отсюда возникла любовь к ближним и сострадание к людскому горю и несчастиям», – продолжает издание.
Сам Иоанн так рассказывает о своем детстве, о приобщении к религии и церкви: «С раннего детства, как только себя я помню… родители приучили меня к молитве и своим собственным примером делали из меня религиозно настроенного мальчика». Труднее было мальчику с обучением: «По шестому году, отец купил для меня букварь и мать стала преподавать мне азбуку, но туго давалась мне грамота и много скорбел я по поводу своей неразвитости и непонятливости. <…> …Когда меня на десятом году повезли в архангельское приходское училище, я с трудом разбирал и то только по-печатному».
Будущий священник думал в первую очередь не о себе: «Я понимал уже тягостное положение своих родителей и потому темнота моя в учении явилась для меня особо тяжким бременем. О значении учения для моего будущаго я мало думал и скорбел только о том, что отец напрасно тратит свои последния крохи, а учителя тщетно стараются растолковать мне уроки».
Но через некоторое время с Иоанном произошло чудесное событие, изменившее его жизнь и судьбу – он «по-прежнему плохо читал и не понимал и не запоминал ничего из рассказанного учителем», но однажды вечером, рассказывал он, «такая тоска на меня напала; я упал на колени и горячо принялся молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего. У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже о чём и что он говорил».
Утром, взяв книгу, он обнаружил, что гораздо легче читает, всё понимает и может пересказать, и в классе «сиделось уж не так, как раньше: всё понимал, всё оставалось в памяти». Иоанн стал успевать в науках чем дальше, тем лучше и к концу курса был переведён в семинарию одним из первых.
Многое испытавший в детстве, отец Иоанн всю жизнь сохранял особое отношение к детям. Его священнослужение в Кронштадте начиналось нелегко. «Встречают его первые дни и месяцы грубостями. Но у дорогого батюшки есть давно испытанное средство. Это – дети. <…> Он не хотел действовать через детей, делая их средством. Нет, дети просто сблизили душу родителей грубую, но любящую по отношению к ним, детям, и душу пастыря, полнаго любви и к детям, и к родителям, о. Иоанн ласкает детей, и они доверчиво жмутся к батюшке, а за детьми потянулись и родители. В сущности эти дикари трущоб часто тоже дети, на ласки они рады откликнуться – только не сразу», – сказано в издании «Отец Иоанн Кронштадтский как пастырь-благотворитель».
Протоиерей Иоанн Попов в книге «Незабвенной памяти дорогого батюшки о. Иоанна Кронштадтского» (1908) приводит слова из дневника Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе», обращённые к воспитанникам: «Вы дети мои, потому что я имею вас всегда в сердце своём и молюсь за вас. Вы дети мои, потому что вы духовныи чада мои. Вы дети мои, потому что я, действительно, как священник, отец, и вы называете меня батюшкою. Сказать искренно чужим детям: „дети“ можно только Духом Святым, Духом истины и любви».
Впечатления детства, когда сердце мальчика училось жалости и сочувствию к страданиям людей и проникалось искренней и глубочайшей верой, сформировали духовно-нравственный облик «молитвенника земли русской, всенародночтимого пастыря и праведника отца Иоанна Кронштадтского». «Эта чуткая, полная любовной отзывчивости душа сразу замечала, кому нужны поддержка и помощь; он, не смущаясь, шёл к больной душе, неся исцеление, хотя бы эта душа была ему незнакома», – читаем в брошюре «Отец Иоанн Кронштадтский как пастырь-благотворитель».